Материальное положение композитора в это время заметно улучшилось. Издатели охотились за его партитурами и заказывали новые сочинения. Его заботливые друзья, особенно глубоко преданный Бетховену А. Шиндлер, наблюдая беспорядочный и полный лишений образ жизни музыканта и слыша его жалобы на то, что его «обобрали», не могли понять, куда он девает деньги. Они не знали, что композитор откладывает их, но делает это не для себя. Когда в 1815 г. умер его брат Каспар, композитор стал одним из опекунов своего 10-летнего племянника Карла. Любовь Бетховена к мальчику, стремление обеспечить его будущее вступили в противоречие с недоверием, которое композитор испытывал к матери Карла. В результате он постоянно ссорился с обоими, и эта ситуация отложила трагический отпечаток на последний период его жизни. В эти годы, когда Бетховен добивался полного опекунства, сочинял он мало.
Глухота Бетховена стала практически абсолютной. К 1819 г. ему пришлось целиком перейти на общение с собеседниками с помощью грифельной доски или бумаги и карандаша (сохранились так называемые «разговорные тетради» композитора). Полностью погруженный в работу над Торжественной мессой ре мажор и Девятой симфонией, он вел себя странно, внушая тревогу посторонним людям: «Бетховен пел, завывал, топал ногами, и вообще казалось, что он ведет смертельную борьбу с невидимым противником». Гениальные последние творения мастера – грандиозные по масштабам, необычные по форме и стилю – казались многим современникам произведениями сумасшедшего. И все-таки венские слушатели признавали величие бетховенской музыки, они чувствовали, что имеют дело с гением: в 1824 г. во время исполнения Девятой симфонии зал был покорен мощной кульминацией в конце произведения, публика неистовствовала, но автор, стоявший рядом с дирижером, не оборачивался. Пришлось одному из певцов взять его за руку и повернуть лицом к слушателям.
Судьба других поздних произведений была более сложной. Прошло много лет после смерти Бетховена, прежде чем наиболее восприимчивые музыканты начали исполнять его последние квартеты (в том числе Большую фугу, ор. 33) и фортепианные сонаты, открывая людям эти высшие, прекраснейшие достижения гения. Иногда поздний стиль Бетховена характеризуют как созерцательный, абстрактный, в ряде случаев пренебрегающий законами благозвучия; на самом деле эта музыка – неоскудевающий источник мощной и созидательной духовной энергии.
В декабре 1826 г. Бетховен тяжело заболел воспалением легких, осложненным желтухой и водянкой. Три месяца его организм боролся со смертью, но 26 марта 1827 г. в 5 часов пополудни великий композитор навеки закрыл глаза. Природа позаботилась о необычных проводах композитора. Когда он лежал в предсмертной агонии, на улице валил снег, а потом вдруг разразился мощный удар грома. Очевидец этого события рассказывал: «…молния со страшным громом ярко осветила комнату умирающего. Бетховен открыл глаза, поднял правую руку и, вытянув вверх сжатый кулак, посмотрел со строгим, угрожающим лицом. Больше он не дышал, и сердце его не билось». Проведенное вскрытие выявило у него резко выраженный цирроз печени и хронический панкреатит.
Похороны гениального музыканта происходили в чудное весеннее утро. Двадцатитысячная толпа собралась проводить бренные останки того, кто был забыт ею при жизни. Гроб с телом великого человека при глубоком молчании опустили в могилу, на которой через некоторое время был поставлен памятник в виде пирамиды. На нем изображены солнце, лира и написано только одно слово: «Бетховен».
Вавилов Николай Иванович
(род. в 1887 г. – ум. в 1943 г.)
Выдающийся биолог, растениевод, агроном, систематик, биогеограф, путешественник и педагог. Основоположник советской школы генетики. Действительный академик АН СССР, академик и первый президент ВАСХНИЛ, член многих зарубежных академий и биологических обществ, основатель саратовской школы генетики, организатор Всесоюзного института растениеводства. Лауреат премии им. Ленина (1926 г.).
Автор около 300 научных работ.
История знает немного примеров, когда творческий путь ученого был бы так целенаправлен, как путь Н. И. Вавилова. И еще меньше примеров такой многосторонности исканий, особенно у ученых XX в., с их все более усиливающейся узкой специализацией. Николай Иванович любил повторять, что жизнь коротка и нужно спешить. Можно с уверенностью сказать, что он не потерял напрасно ни одного дня, а сделанного им хватило бы на несколько жизней.
Просто удивительно, откуда у городского мальчишки, родившегося 26 ноября 1887 г. в Москве, могла появиться такая тяга к растительному миру. Его отец, Иван Ильич Вавилов, сирота-самоучка из певчих, выбился в люди и работал одним из директоров «Трехгорной мануфактуры». Он мечтал, что его сыновья пойдут по коммерческой линии. Правда, он замечал, что и старший Николай, и младший Сергей вечно возятся в сарае. Там мальчишки соорудили настоящую лабораторию, засушивали разные цветочки-лепесточки, накалывали на иголки букашек. Им вечно были нужны гривенники, но не для баловства, а для покупки различных аптечных препаратов. Однако Иван Ильич был так уверен, что Николай станет коммерсантом, что даже отдал его не в гимназию или реальное училище, а в коммерческое. Того, впрочем, это вполне устраивало: здесь больше внимания уделяли преподаванию естественных наук, чем закону Божьему и латыни. Мать же, Александра Михайловна, в жизнь детей особо не вмешивалась, не стояла над душой с нравоучениями. Она видела, что Николай всегда сумеет постоять за себя и младших, и этого ей было достаточно.
Но, когда стал вопрос, куда идти учиться после училища, Николай, отказавшись от денежного и почетного поприща коммерсанта, которое ему уготовил отец, решительно отстоял свое право быть биологом. Не порадовали родителей своим жизненным выбором и остальные дети. Александра стала врачом и ученым. Лидия избрала профессию микробиолога (она умерла молодой во время ликвидации эпидемии оспы). Сергей тоже ушел в науку и основал советскую школу физической оптики.
Но самым известным в семье Вавиловых стал Николай. Поступить на медицинский факультет университета без знания латыни оказалось невозможным, и, чтобы не терять год на самостоятельное изучение языка, юноша продолжил образование в Московском сельскохозяйственном институте. Своей специализацией Николай избрал физиологию растений. У него на курсе читали лекции такие известные профессора, как Н. Худяков, С. Ростовцев и Д. Прянишников. Под их руководством он изучил самый трудный и надежный язык в науке – язык точного опыта.
Тогда же, в студенческие годы, началась и научная жизнь Вавилова. Он возглавил студенческий кружок любителей естествознания, готовил и читал доклады («Дарвинизм и экспериментальная морфология»), вел самостоятельные научные исследования и при этом никогда не отставал от учебного плана. В 1908 г. Вавилов совершил свое первое путешествие. Вместе с кружковцами он прошел караванным путем по Северному Кавказу и Закавказью, собрав во время экспедиции обширную коллекцию растений. Однако его научные интересы еще не устоялись. Николай с жадностью хватался за все. Так, на XII съезде русских естествоиспытателей и врачей (1909 г.) Вавилов участвовал в работе сразу нескольких секций – химии, ботаники, агрономии, географии, этнографии и энтомологии. Его коллекция паразитирующих грибов была представлена на Пятой выставке садоводов (1910 г.), где удостоилась серебряной награды. На старших курсах Николай работал над проблемой невосприимчивости растений к разным заболеваниям. Несколько позже он обосновал свое учение об иммунитете растений в отдельной статье.
Наблюдавшие за его деятельностью профессора в один голос заявляли: «Впервые видим, чтобы науку делали с пеной у рта». Внешне мягкий и сговорчивый, рассеянный и вечно поглощенный очередными научными проблемами, Вавилов охотно признавал свои ошибки, если его в этом убеждали, но становился абсолютно непреклонным, когда оппонент не приводил серьезных доказательств. «Пойдем на костер, будем гореть, но от убеждений своих не откажемся», – заявил он, выступая на одной из дискуссий. Этими словами Вавилов словно предопределил свою судьбу.